На первый взгляд, слова «автор», «традиция», «книга» кажутся такими же надёжными, как камни на мостовой — мы шагаем по ним, не задумываясь. Но Фуко предлагает остановиться и вглядеться в структуру этих понятий. И тут вдруг оказывается, что камни — вовсе не вечные. Что они сложены искусно и не так давно. А кое-где — и вовсе выложены только ради удобства движения.
В «Археологии знания» и эссе «Что такое автор?» Мишель Фуко, словно археолог, снимает слой за слоем культурные представления, чтобы показать: привычные нам категории — не универсальные формы, а исторические конструкции. Они не существуют вне времени, они появляются, функционируют, исчезают. Их судьба зависит от политических, экономических, юридических условий. И если сегодня мы не мыслим себе текст без автора, книгу — без чётких границ, а традицию — без преемственности, то вовсе не значит, что так было всегда. Или что так будет.
«Традиция» как задним числом склеенный миф
Разве мы не привыкли говорить о традиции как о золотой нити, проходящей сквозь века? Шекспир — «наследует» Плавту, Данте — «продолжает» античную философию, а мы, скромные потомки, — «входим» в эту традицию. Но Фуко с настойчивой иронией предлагает пересмотреть эту уверенность. Он показывает, что традиция нередко оказывается продуктом ретроспективного монтажа: позже, когда возникает потребность в стройной истории мысли, отдельные, часто не связанные между собой тексты начинают склеивать в «корпус», наделяя его единой логикой, духом, направлением.
Сколько раз «школа» создаётся уже после своих классиков? Сколько раз авторов объединяют в «направление», о существовании которого они сами не догадывались? Мы думаем, что знание «наследуется», но, может быть, чаще оно конструируется задним числом, когда нужно легитимировать новое высказывание ссылкой на старую преемственность?
Автор как функция, а не гений
В эссе «Что такое автор?» Фуко дестабилизирует ещё одну кажущуюся очевидность — образ автора как индивидуального сознания, которое «создаёт» и «владеет» текстом. Он показывает: понятие «авторства» не всегда существовало в нашем современном виде. В античности и Средние века тексты часто приписывались мифическим фигурам — не как биографическим лицам, а как символам знания. «Гиппократ», «Гермес Трисмегист» — это не авторы в нашем понимании, а функции — своего рода культурные ярлыки, к которым можно было прикрепить разные идеи, часто без ясной датировки и авторства.
Лишь с переходом к современному порядку — с возникновением института авторских прав, цензуры, рынка книги — фигура автора приобретает новую роль. Теперь автор становится тем, кто отвечает за текст: юридически, политически, морально. Его имя маркирует текст, как товар — фирменная этикетка. Имя автора регулирует: можно ли это печатать, продавать, анализировать. Автор превращается в юридическую единицу, в гаранта смысла, в точку, от которой отсчитывают интерпретацию.
Но что, если и эта конструкция — исторически преходящая?
Книга как сборка, а не целостность
И вот ещё одна категория, которую мы часто не замечаем: книга. Мы воспринимаем её как нечто цельное — обложка, текст, последовательность, структура. Но в «Археологии знания» Фуко замечает: на деле книги часто являются сборками, объединёнными не автором и не внутренней логикой, а — усилиями редакторов, копистов, издателей, позже — академических институтов. Некоторые «книги» состоят из фрагментов, написанных в разные десятилетия, дополнялись чужими главами, редактировались и переписывались. Но постфактум это всё склеивается в «произведение» — чтобы удобнее цитировать, анализировать, преподавать.
Граница текста — оказывается подвижной. Что считать началом? Где конец? Считать ли комментарии частью? А редакторские правки — авторскими? На эти вопросы нет объективного ответа — только институционально закреплённые решения. И снова: книга — не столько вещь, сколько функция, выполняемая в рамках определённого исторического режима знания.
Историческое сознание как вызов очевидности
Фуко, как и в других своих работах, возвращает нас к главному: очевидное — это тоже исторически устроенное. И если нас сегодня учат мыслить текст как выражение индивидуального сознания, встроенного в традицию, зафиксированного в книге — то это лишь один из возможных режимов знания, возникший при определённых условиях и потому потенциально уходящий.
Всё, что мы склонны воспринимать как природное или само собой разумеющееся, у Фуко обретает зыбкость. Он показывает: история — это не только последовательность идей, но и история форм, в которых эти идеи обретают видимость. А значит, и то, что мы называем знанием, авторством, интеллектуальной преемственностью — не более чем отлив в языке и практике, которому всегда предшествовало нечто иное и за которым, неизбежно, придёт следующее.
И здесь наступает момент интеллектуальной честности: не стоит спрашивать, был ли автор «настоящим», традиция — «непрерывной», а книга — «цельной». Важно понять, при каких условиях они стали именно такими. И тогда привычный ландшафт знания откроется во всей своей текучей, изменчивой, живой сложности.
