Что делает человека живым? Не в медицинском, а в философском смысле. Что толкает нас мыслить, действовать, создавать, нарушать? Ответ Делёза и Гваттари звучит одновременно просто и взрывоопасно: желание. Но не то, к которому мы привыкли — не томительное стремление к недостающему. Их желание не просит, не ждёт, не страдает. Оно производит. Это — мотор жизни, машина, которая не знает остановки.
Мы слишком долго думали о желании в логике нехватки: нам чего-то не хватает, и мы этого хотим. Вся психоаналитическая традиция — от Фрейда до Лакана — выстроена вокруг этой нехватки: бессознательное, как сцена, на которой разыгрываются драмы утрат и травм.
Делёз и Гваттари разворачивают эту логику наизнанку. Желание — это не рана, которую нужно залечить. Это не тоска по утраченной полноте. Это фабрика, поток, производящий смыслы, формы, связи, тела. У него нет цели. Оно само — процесс.
Именно это они и называют машиной желания.
Что если бессознательное — не театр, а завод? Не сцена с репликами и символами, а цех, где работают механизмы? У Делёза и Гваттари бессознательное — это не архив травм, а активный производитель — механика, соединяющая тела, образы, звуки, импульсы. Желание — это не сюжет. Это сборка.
Оно не подчинено смыслу — оно создаёт его. Не страдает от отсутствия — оно продуцирует избыточное. Оно не «хочет быть понятым» — оно хочет соединяться, сливаться, множиться. Всё, что существует, возникает из этой активности. Даже культура, даже язык, даже вы сейчас — это результат работы этих внутренних машин.
Парадокс в том, что начало — не в порядке. Начало — в хаосе, в беспорядке тел, импульсов, ритмов. И только потом, в этом хаосе, оформляются структуры: идентичности, институты, привычки. Но важно: первично — движение, не форма.
Формы — это только флуктуации в потоке. Они могут быть полезны, но не вечны. Они рано или поздно ломаются — и это хорошо.
Потому что поломка, по Делёзу и Гваттари, — не сбой, а принцип. Механизмы желания должны заедать, хрипеть, останавливаться. Именно в этих трещинах рождается новое. Жизнь не возникает из исправности. Она возникает из сбоя.
Но вот проблема: общество — тоже машина. Только не «желающая», а «кодирующая». Оно старается взять энергию желания и направить её — в сторону нормы, роли, закона. Семья, государство, школа, армия — все они включаются в одну большую систему, чья задача — обуздать поток желания, упаковать его, дисциплинировать.
Вот почему социальные машины питаются машинами желания, но одновременно их подавляют. В этом — вечное напряжение между молекулярным и молярным.
Молекулярное — это уровень спонтанных связей, фрагментов, микрожеланий. Это вибрации, перетекания, всё, что ещё не структурировано. Это — пространство свободы.
Молярное — это уже оформленные формы: семья, нация, рынок, идея. Всё, что старается стать стабильным и крупным. Это — пространство власти.
Желание живёт молекулярно. Общество структурирует молярно. Конфликт неизбежен.
И здесь Делёз и Гваттари делают свой самый дерзкий шаг: они противопоставляют шизофрению и паранойю как два типа социальной организации.
Шизофрения — это не болезнь. Это образ децентрированного, текучего, многослойного мышления. Это состояние, в котором желания свободно соединяются, не подчиняясь норме. Это мир, в котором нет одного центра, нет «я», нет границы между воображаемым и реальным. Это пространство возможного.
Паранойя — это контроль, слежка, упорядочивание, подчинение. Это власть, которая требует ясности, тождества, дисциплины. Это государство, корпорация, школа, армия.
Любое общество, по Делёзу и Гваттари, — это поле борьбы между этими двумя полюсами. Один — творит. Другой — закрепляет. Один — революционен. Другой — реактивен.
Желание — не о чём-то. Оно само — всё
В финале они бросают вызов всей философской традиции: начало не в разуме, не в логосе, не в смысле. Начало — в желании. Не в дефиците — в производстве. Не в «я думаю», а в «я хочу». Не в морали, а в движении.
Желание — сирота, анархист, атеист. Оно не признаёт порядок, авторитет, модель. Оно не нуждается в оправдании. Оно не поддаётся объяснению. Оно не требует разрешения.
И если оно создаёт революцию, то не потому, что мечтает о ней. А потому что революция — это и есть его форма существования.
Так что, возможно, главная задача философии — не объяснить, как всё устроено, а научиться слышать, как оно желает. Не предлагать схемы, а открывать потоки. Не спасать от хаоса, а жить внутри него — как машина, которая никогда не выключается.
