Фуко неоднократно подчёркивает: его интерес не в поиске скрытого смысла. Он не занимается интерпретацией текстов в традиционном смысле — не стремится раскрыть подлинные намерения автора, не ищет глубинных мотивов, не реконструирует «настоящую» идею, стоящую за словами. Его внимание сосредоточено на ином уровне — на том, что он называет поверхностью высказывания. Иначе говоря, его интересует не то, что текст хочет сказать, а то, что делает возможным само его появление.
В «Археологии знания» и в лекции «Порядок дискурса» Фуко прямо заявляет: задача — не объяснить, почему мыслитель сформулировал ту или иную идею, а понять, какие условия позволили этому высказыванию возникнуть, какие правила сделали его допустимым, где и кем оно было произнесено, в каком жанре, с какой санкцией.
В «Рождении клиники» это подход особенно ясен. Фуко не анализирует, что думал конкретный врач или как он интерпретировал болезнь. Он показывает, как появление новых больничных режимов, практика вскрытия, реорганизация медицинского обучения и новые формы визуального наблюдения — всё это вместе дало врачам XIX века возможность говорить о болезни как о чём-то локализованном в теле. Речь идёт не о содержании авторской мысли, а о той исторической и институциональной матрице, которая задала врачам язык, объекты описания, допустимые методы и способ видения. Именно эта структура, по Фуко, формирует знание — а не гений или интуиция отдельного специалиста.
Тот же принцип лежит в основе «Истории безумия». Фуко не пытается выяснить, что переживали те, кого в XVII или XVIII веке считали безумцами. Его не интересует, что «на самом деле» думали надзиратели, священники, врачи. Он изучает, каким образом в обществе складываются режимы говорения, которые позволяют называть человека безумцем, изолировать его, описывать, лечить, интерпретировать. Это и есть уровень высказывания — совокупность институтов (дома заключения, лечебницы, суд), позиций говорящего (священник, врач, чиновник), типов речи (моральная проповедь, судебное заключение, диагноз) и допустимых понятий, через которые человек оказывается либо включён в поле разума, либо выведен за его пределы.
Фуко сознательно отказывается от глубинной герменевтики, которая ищет под текстом скрытую истину. Он предлагает другой подход: анализировать, какие условия делают текст возможным. Это не значит, что он отрицает содержание — но он показывает, что содержание не существует в вакууме. Оно появляется, когда высказывание получает право на существование, когда кто-то может его произнести, когда язык допускает его оформление, а институт — признание.
Знание, в этом понимании, — не накопление авторских смыслов, а результат работы структуры. И анализ должен быть направлен не вниз, к скрытым мотивациям, а вширь — к распределению позиций, к правилам допустимости, к исторически конкретным условиям, при которых определённые слова стали возможны и признаны значимыми.
Именно поэтому археология Фуко — это не прочтение текстов в поисках истины, а изучение правил, по которым истина могла быть сформулирована. Не интерпретация, а описание того, как высказывание обрело форму, позицию и силу.
